У наших броненосцев дела шли строго по плану, то есть весьма хреново. Головной «Сисой» словил уже с десяток снарядов главного калибра, лишился командира, половины офицеров и трети артиллерии. Шедший за ним «Ушаков» с Небогатовым на борту пока держался, а вот «Николаю Первому» не повезло — на втором попадании ему выпало: «Взрыв носовых погребов», — и теперь он болтался в стороне от строя с единственной пушкой и без хода. Затесавшемуся среди броненосцев «Бояну» тоже досталось, а вот «Аскольд» под шумок сбежал. Нечего ему было делать в этой свалке, пусть лучше попробует прорваться к так называемому месту высадки…
Но все на свете имеет один конец, и «Ретвизан» все-таки доплыл до чурок. Посредники на его борту вдруг обнаружили, что море больше напоминает суп с фрикадельками, и пошли доклады — первая мина есть, вторая… На третьей броненосец «затонул со всем экипажем». Только что эскадра Макарова являла собой образец прекрасно управляемого соединения — но вот командир «погиб», и оно превратилось в толпу. Шедший вторым «Саша Третий», вместо того чтоб ударить по тормозам (или что там у него вместо них, контрпар?), попытался отвернуть и тоже вляпался в мину. «Ослябя», обходя мины, оказался под огнем практически всей нашей эскадры, сам находясь носом к ней… Чаши весов Фортуны начали клониться в другую сторону. Или это у Фемиды весы? В общем, южным стало нехорошо.
А я тем временем удалялся от места событий — мой корабль, к удивлению посредника, держал курс на Выборг. Справа на горизонте мелькнул и исчез дымящий всеми пятью трубами «Аскольд» — он спешил к Пулкову. Потихоньку приближался ранний осенний вечер, я стал распаковывать один из чемоданов.
Когда в состав группы северных был включен «Забияка», я как-то не обратил внимания на этот факт, но стоило только увидеть этот «крейсер» вживую… Речной трамвайчик вы себе представляете? Вот и это было нечто вроде того, только малость подлиннее и с мачтами. На его мостике еще можно было чувствовать себя капитаном Бладом, но уж никак не адмиралом Уриу, не говоря уж о Того с Камимурой. Поэтому я, подумав, решил использовать этого мелкого «Забияку» для мелкой пакости южным. Теперь он всю ночь должен был потихоньку красться вдоль берега, чтобы к утру оказаться в Маркизовой луже, между Кронштадтом и Питером. Свободные от вахты матросы сколачивали из находившихся на борту досок нечто условно-шарообразное. Посредник сообщил об этой деятельности в свой штаб, но, судя по всему, никаких инструкций не получил и теперь с интересом ждал развития событий. Наконец, часов в пять утра капитан сообщил мне, что мы на месте.
В воду полетели сделанные за ночь гибриды противотанковых ежей с собачьими будками. А матросы бодро расставляли на палубе извлеченную из моих чемоданов загодя приобретенную в Москве нашего времени китайскую пиротехнику.
— Давайте, ребята, дергайте за веревочки, — предложил я. Вокруг завыло, засвистело, заухало… В небе расцветали невиданные тут разноцветные фейерверки.
— Что это? — спросил малость обалдевший посредник.
— А это мы прорвались к вражеской столице, — я махнул рукой в сторону спящего Питера, — завалили всю бухту самодельными минами и вот теперь обстреливаем правительственные здания. В регламенте учений такого нет, это я просто из любви к искусству разыграл небольшой этюдик… Правда, красиво вышло, ни одна собака даже и не почесалась…
Окончание учений я банально проспал — как лег после своего салюта, так и встал в два часа на следующий день, когда войнушка уже завершилась. Я без особой спешки пообедал на корабле и сошел на берег. Дожидаться общего разбора учений смысла не было, в Георгиевске полно дел, Михаил по пути на Волгу туда обязательно заскочит, да и с Гошей мы будем обсуждать результаты именно там. В Гатчине я написал генерал-адмиралу поздравительное письмо, сделав упор на его блестящую импровизацию, в значительной мере определившую исход гогландского сражения. Письмо заканчивалось словами: «Так что сами видите, зря вы сомневались в своих способностях руководить современным морским боем». Отправив эту хвалебную оду с нарочным, я сел на борт № 1 и отбыл в Георгиевск.
Через пару дней туда прибыл Михаил, привез официальные результаты учений. По очкам выиграли северные. Выход на коммуникации противника осуществили обе стороны, но мы успели раньше. Прорыв к месту высадки десанта получился только у нас. Бой у Гогланда был признан победой южных — мы действительно потеряли на один корабль больше. Правда, учитывая, какие корабли имелись у обеих сторон, результат получался неоднозначный. Макаров ходил хмурый и говорил, что недооценил значения мин как наступательного оружия.
— Как у вас получилось поднять «пересвет» на пять километров? — задал наконец Мишель не дававший ему покоя вопрос.
— Вам как отвечать, господин полковник, с соблюдением правил хорошего тона и субординации или как есть? — поинтересовался я.
— Как есть, — несколько напряглось младшее высочество.
— Потому что я думал головой, а не задницей! Вы что, не понимали простую вещь: в тех условиях высота полета имеет решающее значение? Или за время своего начальствования успели забыть и тот минимум теории, который я давал вам в школе? Отвечайте мне, что делает в моторах «тузика» и «бобика» высотный корректор?
— Изменяет положение иглы карбюратора в зависимости от атмосферного давления, то есть высоты, — отрапортовал Михаил.
— Теперь вы понимаете, надеюсь, что я сделал на лишенных этого автомата движках «пересвета»?